Елена, 46 - 3 мая 2008 20:02

Он снял майку и аккуратно сложил её на стуле. На столе уже стоял маленький
тазик; он склонился над ним и приставил кончик ножа к одному из бесчисленных
шрамов на груди. Резко выдохнул и с силой надавил. Сзади сдавленно ойкнули -
она никак не могла привыкнуть. Тело как будто плюнуло кровью, она хлюпнула
об дно тазика одним комком, за которым сразу зажурчали тугие струйки; с
таким же звуком бабушка выдавливала молоко из коровы в ведро, когда он был
маленьким и жил в деревне. Он улыбнулся, вспомнив вкус парного молока, и тут
же почувствовал солёный едкий запах собственной крови. Его чуть не стошнило;
он побледнел и зацепил зазубринами ребра. Действуя лезвием как рычагом, он
расширил дыру в груди достаточно, чтобы залезть туда рукой и вытащить
сердце.
То есть то, что от него осталось.

Неуклюжий бесформенный обрубок оказался совсем маленьким. Этот кусочек его
души бился абсолютно бесшумно, и ему показалось, что у него на руке сидит
маленькая морская свинка, испуганная, с черными глазками-бусинками, и
дрожит, дрожит, дрожит:Он снова вздохнул, ощущая вспотевшей спиной жадный и
любящий взгляд.

Пожалуй, тут только на два раза и осталось, думал он, взвешивая на ладони
когда-то большое сердце - как обычный шмат мокрого мяса. Потом - была не
была - положил его на деревянную доску, где уверенно разрезал на два куска,
один чуть больше другого. Тот, что поменьше, он осторожно положил обратно в
дыру между ребрами. Грудь захлопнулась как устрица, втягивая боль обратно в
себя.

Она беззвучно поднялась и тронула его за плечо. Он медленно повернулся, и
она нежно слизала кровь, оставшуюся на коже и ноже. Как пенки, которые я
выпрашивал, когда мама делала варенье - против воли улыбнулся он, и она
ответила ему любящей улыбкой, от которой он не успел отвернуться.

С каким-то злым остервенением он начал нарезать оставшийся кусок на тонкие
полоски, глубоко вдавливая нож в дерево. Потом положил их на край блюда и
поставил все это на стол перед ней. Ешь, а то остынет - строго сказал он.
Хорошо, любимый, ответила она и изящно взяла вилку.
Он сидел напротив и смотрел, как она ест.

Вкусно? - спросил он, когда блюдо снова стало белым. Ещё бы, облизнулась она
и посмотрела на него голодными глазами. Только мало - и вытерла салфеткой
струйку крови из уголка рта. Солнце, но ведь почти ничего и не осталось,
терпеливо проговорил он. Я знаю, жалобно протянула она. Но, может, ещё хоть
кусочек? Пожалуйста:очень-очень хочется. Он вздохнул. Там на один раз и
осталось, любимая. На последний, понимаешь? Ага, грустно вздохнула она. Так
мало:жаль, у тебя такое вкусное сердце. Самое-самое вкусное. Ты самый
лучший. Я так тебя люблю.
Я тоже тебя люблю. Можно твою сигарету?
Они с ментолом.
Да какая разница.

Он вышел на балкон и затянулся холодным ментоловым дымом. Ну вот почти и
все, сказал он засыпающему Городу. Ты извини, но осталось только на раз. Ну,
может, на два. И все - как мне жить без сердца? Так что я скоро уйду:ты тут
не скучай без меня, ладно? И позаботься о ней, хорошо? Она же не виновата,
она хочет как лучше. И я ведь её люблю:

Он затянулся ещё раз и подумал, как хорошо, что это не последняя сигарета. Я
бы тогда стоял, пытался ей насладиться как-то особому, думал о чем-то
грустном. Пафосно так, сентиментально. А сейчас я просто курю, потому что
впереди есть ещё немного жизни, немного времени, которое можно тратить. Хотя
бы на то, чтобы просто курить.

Он бросил окурок, и тот маленькой звездочкой полетел с балкона. В этот
момент что-то острое ударило его под лопатку. Резкая боль парализовала его
тело, он не мог пошевелиться, а острые птичьи когти сжали его сердце и
выдрали наружу. Он согнулся от боли, и что-то сильно толкнуло его через
стекло, вниз, к Городу, на холодную улицу. В полете он перевернулся на спину
и увидел, что она держит в руке последний кусок его сердца. Она улыбнулась
ему самой красивой и самой любящей из улыбок.

Он упал на промерзший асфальт и битое стекло. Дыра в спине точно накрыла
недокуренный им бычок, и тот сжигал живое мясо. Все его кости были
переломаны, гниющая боль пульсировала во всем теле, он не мог пошевелиться -
но он был жив, пока живо было сердце. Я люблю тебя, прошептал он, глядя на
единственный огонек высоко вверху - окно кухни. Доедай, и я, наконец,
высплюсь, подумал он, коченея от холода. Но время шло, свет в окне погас, а
он все дышал и дышал, и его волосы покрывались инеем.. Наверное, ты оставила
немного на потом, любимая. Глупая:я бы и так отдал тебе все до конца,
неужели ты не поняла, любимая? Просто я не хотел, чтобы у тебя заболел
животик:только и всего. А ты меня опять не поняла, думал он, и корчился от
холода, и сгорал от боли в переломанных костях, и шептал вверх - любимая,
любимая, люблю тебя:

Последний кусочек сердца она съела на завтрак. Он умер с открытыми глазами,
улыбаясь, и его улыбка немного растопила холодное февральское небо.

• 
• 
•